Изолированный порт с малым населением был почти позаброшен колониальным правительством, сначала Франции, потом Испании, и лишь на рубеже XIX века превратился в ведущий порт и жемчужину экономической короны нации Нового света.
Так, в своей книге для путешественников «Географическое описание штата Луизиана», автор Уильям Дарби из Пенсильвании в 1816 году описывает этот город с восторгом:
Пожалуй, нет города на земном шаре, который бы являл собой больший контраст национальных черт, языков и манер поведения, чем Новый Орлеан.
Джозеф Ингрэм из Нью-Йорка, в 1835-м в книге «Юго-Запад» не скрывает удивления:
Поистине, Новый Орлеан представляет все города и нации Земли в себе. Не знаю, где бы еще я увидел собрание такого разнообразия человеческих существ.
Некто под псевдонимом Дидимус, также из Нью-Йорка в труде «Новый Орлеан, каким я его открыл для себя», в 1845 году разделяет чувства предшественников:
Какое столпотворение! Какое сочетание странных лиц и разномастных людей!
И это, пожалуй, главное, что можно было сказать о Новом Орлеане во все времена – точка сопряжения нескольких культур, всевозможных социальных вариантов существования людей всех оттенков кожи, какие только встречались на американском континенте. Но при этом, у города были и свои доминантные черты, созданные французской культурой.
Территория сегодняшнего Нового Орлеана была открыта испанцами в начале XVI века. Однако примерно в 1680 году ее захватили французы, которые приступили к колонизации южных провинций долины Миссисипи.
La Nouvelle-Orléans (New Orleans, Новый Орлеан) был основан 7 мая 1718, французской (Торговой) Компанией на Миссисипи, под командованием Жана-Батиста ле Мойна де Бьенвиля на землях племени Читимача (900 человек из которого живут там до сих пор, кстати). Наименование происходит от Филиппа, Герцога Орлеанского, регента королевства Франция в то время. В 1763 году завершается колониальная война (часть Семилетней войны), в результате которой год спустя французы уступают город испанцам по условиям Парижского мира – война закончилась победой Британии и захватом значительной части французских владений, в том числе и Канады, что скажется на этнокультурном составе Нового Орлеана.
Следующим важным, поворотным моментом в истории города стал бунт рабов в колонии Санто Доминго (остров Гаити, в наше время – Доминикана) в 1791 году, который привел к бегству множества рабовладельцев с их имуществом в Новый Орлеан. В 1803 город, а с ним и вся Луизиана (именно в таком порядке) были проданы Наполеоном новому государству – США. Колония на Сан Доминго, где продолжалось все эти годы восстание, победила интервентов, вышла из-под контроля Франции и объявила независимость. После Приобретения Луизианы началась аграрная революция: непопулярные культуры табака и индиго, формировавшие рынок внутренних колониальных товаров были заменены огромными доходными плантациями хлопка и сахарного тростника. Рабство, ранее бывшее скудным здесь (в Новом Орлеане проживало множество «свободных цветных» креолов), и сводившееся к домашней прислуге, превратилось в явление промышленного порядка, и рынок рабов стал во всех отношениях огромнейшим на Юге здесь. В 1809 испанцы оборвали на взлете независимость Гаити, обеспечив новый приток беженцев в Новый Орлеан. Возможно, перемещение многих недовольных цветных туда привело к восстанию рабов на Немецком берегу (территория на восточном берегу Миссисипи, выше Нового Орлеана) в 1811.
В 1812 году Луизиана была сформирована как штат и вошла в состав Союза, аккурат к повторной британской интервенции под шумок войны с Наполеоном в Европе. Новый Орлеан в этой войне прославился, как место последней битвы в январе 1815 года, когда фактически уже был подписан мир (но об этом не успели сообщить армиям) – зато прославленный в битве генерал Джексон стал национальным героем, и видным политическим деятелем, и Президентом США, 7-м по счету.
Этническая география города порядка 1800 года была довольно простой. Местные франкоязычные католики (креолы), происходящие из разных регионов французской или испанской (реже – немецкой) культуры и всех расовых истоков (белых, черных и смешанных) жили вперемешку по всему городу; те, кто имел рабов, жил рядом с ними. Это создавало местную неповторимую культурную среду, впитывавшую в себя наряду с элементами романских традиций, многие черты вест-индийского (Карибского) фольклора, в том числе, гибридную религию чернокожих рабов, вуду. После того, как из колонии Акадия неподалеку от Канады британцы изгнали фермеров-католиков, те, мигрировав в Новый Орлеан и смешавшись с белыми креолами, стали называться кэйжэнами (исковерканное Acadian). Трагическую судьбу первых кейджанов воспел американский поэт Генри Лонгфелло в поэме «Эванджелина», героиня которой, француженка из глухой акадийской деревушки, узнала о предстоящем переселении в день своей свадьбы... Жители Нового Орлеана восприняли эту поэму как страницу собственной истории, и теперь в городе есть мемориальный парк «Эванджелина».
Со временем, все белые поделились на две части: франкоязычная элита – креолы, а небогатые и просто бедные франкоязычные фермеры (с более короткими родословными, привязанными к Луизиане, конечно) и их потомство – кэйжены. Цветные креолы по ходу роста числа плантаций и установления аристократической системы перестали считаться элитой, но не перестали быть гражданами.
Жители иностранного происхождения, в том числе, англо-американцы, были не так многочисленны, чтобы сформировать свои этнические ячейки. Среди них были жители Виржинии и Кентукки, шотландцы, немцы, испанцы и итальянцы, многие из них были заняты в торговле. Они, в поисках новых возможностей в долине Миссисипи, привносили в среду французских католиков, ориентированных на Старый свет влияние новой американской культуры, коммерции, английского языка и протестантизма – новые концепции были во всем, от юриспруденции до архитектуры и межрасовых отношений. Они селились чаще всего в верхних кварталах старого города или в фобурге Святой Марии (фобург, faubourg , или ложный город – термин, обозначавший новые отделы города или пригороды, оказавшиеся внутри других районов).
В 1809 году франкоязычное население удвоилось практически за одну ночь, когда более девяти тысяч беженцев, спасаясь с Сан Доминго, прибыли в Новый Орлеан. Это оживило не только французскую, но и Афро-Карибскую культуру, и добавило пестроты в смешанную схему поселения людей. Эти времена принято называть «Старыми креольскими деньками», когда масса личных и культурных условностей формировали структуру общества, была широко развита культура содержанок с долей черной крови – квартеронок (пласаж, plaçage), и степень белизны кожи постепенно стала прочно связываться с высотой общественного положения.
К 1830-м английские фамилии превысили французские только в одном месте – все том же фобурге Святой Марии, или, на новый манер, «St. Mary» (либо Американский квартал), и это привело к формированию собственных экономических, религиозных, культурных институций, создавая базу под противостоянием англоязычного района с франкоязычными.
Разделение это продолжилось и в расовых вопросах, в частности, вопросе рабства. Для креолов-горожан было характерно селить своих рабов (прислугу) в прилегающих к хозяйским квартирах. Такой домашний вид рабства называли ранним южным, с низкой степенью смешения рас – он встречался и в Чарльстоне (Южная Каролина), Вашингтоне (округ Колумбия), Балтиморе (Мэриленд). При этом свободные цветные креолы многократно численно превышали порабощенное население в креольской части города – но, поднимаясь вверх по реке в английскую часть города, можно было заметить прямо противоположную пропорцию.
Выбор нижнего города в пользу gens de couleur libre отражал креольскую культуру той части города, которая, как и ее карибские и латиноамериканские корни, породила трехслойную, многорасовую социальную структуру, в которой класс маргинального положения и, зачастую, смешанного происхождения был внедрен между белыми и черными. Англоязычный мир верхней части города, с другой стороны, являл собой жесткую двухслойную, черно-белую расовую кастовую систему, подобную той, что была во всем англоязычном обществе США тогда, таким образом, население с любым африканским наследием было, скорее всего, порабощенным.
Католическое, несколько латинское ощущение квартала креолов также привлекало южных европейцев, жителей Карибского бассейна, выходцев из Латинской Америки в куда больших соотношениях, чем сектор англов. За период с 1837 года и до начала Гражданской войны, почти ежегодно Новый Орлеан был лидером по числу принятых иммигрантов, чем любой другой южный город. В масштабе нации, его превосходил в этом только Нью-Йорк.
Хотя по этническому составу Новый Орлеан относится к характерному для США типу городов-космополитов, французские традиции в жизни города дают о себе знать и по сей день, хотя ярче всего они проявляются в знаменитом Французском квартале Нового Орлеана. Город впитал в себя типично французские рафинированность, чуждую другим населенным пунктам Америки, и жизнелюбие. Французский квартал преимущественно застроен зданиями XIX столетия, и гармоничный городской ландшафт здесь не нарушается современными высотными зданиями. Улицы квартала — мирные, тихие, их отличительной чертой является отсутствие светофоров, которые были бы лишними в этой старинной, по меркам США, обстановке. Главной достопримечательностью Французского квартала считается собор Святого Людовика на Джексон-сквер — самый старый кафедральный собор на территории Соединенных Штатов, хотя он был построен всего лишь в 1851 году.
К достопримечательностям Французского квартала относится и «Кузница Лафита» на Бурбон-стрит. Это знаменитый бар, интерьер которого оформлен под старую кузницу. Когда-то в этом здании для отвода глаз работал кузнецом Жан Лафит (1780—1826), полулегендарный пират начала XIX века. Особенно великий пират Мексиканского залива прославился тем, что в 1815 году помог американцам одержать победу над англичанами в сражении за Новый Орлеан.
Скачать большую, детальную панораму Нового Орлеана середины века (64 Мб)
Хотя урбанизация проистекала почти всегда на возвышенности, хорошо осушенной природной «дамбе» (the levee), огибающей реку Миссисипи, не все участки этого явления были равноценными. Расположенные ближе к реке, получали преимущество в виде речного транспорта (доступ к пароходу указывался в объявлениях о недвижимости, как в наше время пишут близость к метро) и подъема над уровнем грунтовых вод (проблема подтопления – одна из наиболее распространенных в Новом Орлеане и по сей день), но соседство с верфями было неприятным. Зоны непосредственно на берегу были идеальными для коммерции и переполнены низко-квалифицированным трудом, но при этом качество жилья там было хуже и для постоянного обитания они были менее привлекательными.
Самые удаленные от реки участки были и самыми низкими, соседствовали с болотами, где водились полчища москитов, и риск разлива был значительным. Эта, так называемая «спина города», с её неудобствами и примитивной инфраструктурой, была самой дешевой, и постройки там были самыми скромными. Но нельзя сказать, что там не предлагалось работы: копание каналов, строительство железной дороги и другие виды тяжелого труда, несвойственные для центра города.
Желательность земли менялась с удаленностью от сердца города. Нехватка механизированных средств перемещения делала жизнь на периферии неудобной, и потому дешевой; это только усиливалось доступностью огромных пространств на окраине. Земля в границах города была удобной, но ее было немного, что поднимало цену. Эта схема восходит еще к средневековью, и была характерной для большинства городов Нового Света.
В итоге, по сочетанию факторов удобства, низкого риска заболеваний и близости престижных работ, наиболее выгодными местами оказались те, где в наши дни располагаются исторические районы: центр Французского квартала, площадь Колизея, Садовый район (это примерно середина возвышенности). Оживленное авеню Св. Чарльза идеально делит природную дамбу-возвышенность надвое, располагаясь на полпути от фешенебельного берега к болотистой низине. Их окружали районы среднего и рабочего класса, соответственно.
В ходе первой значительной волны иммиграции XIX века, а точнее, с 1820-х по 1850-е, семьи трудящихся (в основном, ирландцев и немцев) заселили периферию, наполовину близкую по сути к деревенской. Здесь они нашли и доступное жилье, и занятость, требующую простых навыков: верфи плоскодонок, бойни, кожевни, проекты общественных работ по каналам, дренажу и строительству железных дорог.
Обустройство культурной среды привело к дополнительной иммиграции собратьев по национальности. Схема расселения ирландцев и немцев по периферии напоминала галактику без значительных скоплений и лакун. Этническое смешивание победило сегрегацию, из-за чего нельзя в точности определить историческое расположение района Ирландского канала или какого-либо немецкого района.
Пласаж (фр. plaçage — размещение) — общепризнанная негласная система культурных взглядов и норм, которой подчинялись отношения между мужчинами и женщинами в патриархальных колониальных сообществах Новой Франции.
В отличие от североамериканских колоний Великобритании, куда иммигрировали в основном целые семьи, и где межрасовые контакты всячески пресекались, в страны Латинской Америки, так же, как и в колониальные французские владения, переселялись в основном лишь молодые мужчины (что было связано с долгим запретом на присутствие женщин на корабле, считавшееся дурным знаком). Из-за этого возникла половая диспропорция в населении в колониях, а белые мужчины, сформировавшие элиту неороманских сообществ, всё больше контактировали с представительницами индейского, африканского и смешанного происхождения (мулаты, метисы, креолы, самбо). Следует учитывать, что и сами они охотно шли на эти контакты, продолжая традиции романизации, заведённые ещё в Римской империи.
Со временем, однако, французские, испанские и португальские монархи, встревоженные чрезмерным смешением в колониях, начали присылать туда и женщин из метрополии. В это время и сформировалась система пласажа: белые мужчины брали в официальные жёны белых женщин, при этом содержали одну или несколько цветных любовниц, которые не были проститутками, а скорее наложницами-конкубинами, так как оставались верны своему господину до его смерти и даже имели от него официально признанных детей (которые, однако, имели меньше наследственных прав, чем законнорождённые дети).
Подобного рода отношения стали нормой в колониальной Луизиане, находившейся на пересечении французских и испанских колониальных владений в нижнем течении Миссисипи (города Новый Орлеан, Натчез, Виксбург, Мобил, Билокси), на Гаити, Гваделупе, Мартинике и др. Наивысшего размаха система достигла во франкоязычном Новом Орлеане в 1780—1803 годах.
Продажа территории США имела отрицательные последствия для романских сообществ в Луизиане. Запрещёнными оказались французский и испанский языки, а официальные власти больше не проводили различий между цветными и неграми. Пласаж постепенно начал низводиться до уровня уличной проституции. Англичане, переселившиеся в больших количествах в Луизиану, поначалу испытывали интерес к пласажу, но не желали иметь с цветными девушками ничего, кроме случайного секса, не говоря уже об их содержании или ответственности за детей от подобного рода контактов. Пласаж перестал существовать, письма девушек и их полузаконных мужей были в основном сожжены родственниками, боявшимися преследований Ку-клукс-клана, хотя отголоски системы в виде сказаний и легенд сохраняются и по сей день.
Одинаково известная своими навыками парикмахера и практикантки Вуду, Мари Лаво достигла знаменитости в Новом Орлеане в течение последней половины 19-ого столетия, когда стремительно выросла ее репутация сильной мамбо (или жрицы). Ее постоянно искали богатые и бедные для того, чтобы заручиться помощью в разнообразных делах, как добрых, так и не очень. Чаще всего люди обращались к ней за приворотными чарами, или просили помочь при родах, чтобы ребенок родился здоровым, или когда хотели получить наследство. Но не менее часто к ней приходили и те, кто жаждал отомстить за обиды, нанесенные недругом.
Летописи Вуду 19-ого столетия полны рассказов жертв этой мстительной магии, которые просыпались после беспокойно проведенной от частых просыпаний ночи, и находили на пороге своих домов кости, кладбищенскую землю и неизбежную куклу, подброшенную под покровом ночи самой Мари Лаво. Все эти рассказы были бы лишь страшными сказками, но, согласно надежным источникам, почти все колдовство Мари Лаво действовало. Часто, простой фразы о том, что Королева Вуду "работает" над человеком, было достаточно, чтобы вызвать физический или эмоциональный крах; часто после такого известия человек умирал. До сих пор в Новом Орлеане практикуют сильные чары, освоенные Мари Лаво, а традиция использования кукол все еще жива и пользуется популярностью.
Мари Лаво имела огромную власть над людьми, и любой мог в этом убедиться.
Вот взять, например, такой случай.
В Новом Орлеане готовилась свадьба. Богатый жених, красавица-невеста – и все бы ничего, да только жениху шел восьмой десяток, а невесте было всего шестнадцать. Строптивая невеста заупрямилась: поговаривали, что у нее уже был суженый – как и полагается, красивый малый, но бедный, который отправился в дальние края, чтобы разбогатеть и вернуться к своей любимой.
Разумеется, ни отец невесты, ни старик-жених в расчёт его не принимали. Другое дело девушка! Она никак не соглашалась на свадьбу, хотя отец уже поучил ее уму-разуму при помощи плетки и запер в комнате, посадив на хлеб и воду.
Узнав, что невеста стоит на своем, несмотря на порку и голод, богатый жених забеспокоился: всё же он хотел получить молодую жену, а не её труп!
Он решил обратиться за помощью к Мари Лаво: все знали, что ее любовное зелье действует безотказно. Пара капель в стакан с водой – и красавица непременно согласится на брак!
Так думал преклонный старец, но не учел одного: невеста успела обратиться к ней раньше, чем он. И когда жених явился к Мари Лаво, та выслушала его и успокоила – конечно, если он так хочет, свадьба состоится!
Тут же, как по волшебству, невеста перестала упрямиться и согласилась назначить день свадьбы. И свадьба состоялась — после венчания был роскошный обед, а затем - бал. Тут-то все и приключилось: прямо во время танца жениха хватил удар и он рухнул на пол. Вызвали врача, но, увы, было поздно! Красавица овдовела, пробыв женой не больше часа, но получив законные права на богатство своего безвременно усопшего супруга.
Говорят, что первое, что сделала новоиспечённая вдовушка и наследница огромного состояния — это вызвала из Вест-Индии своего любимого, которому больше не было нужды охотиться за деньгами, и вступила с ним в законный брак.
В 1830 году к Мари Лаво обратился богатый горожанин: его сын обвинялся в убийстве. Если обвинение подтвердилось бы, молодого человека ждала виселица.
Отец пообещал Мари Лаво подарить собственный особняк, если она сделает так, чтобы сына признали невиновным. Колдунья Вуду подумала – и согласилась.
Утром дня, когда должен состояться суд, она явилась в церковь, положив в рот три стручка перца, и долго молилась, накладывая на перец заклинания. Потом она пошла в здание суда, (оно находилось на той же площади, что и церковь) и прошла в зал, где должно было состояться слушание. Там она подложила по стручку перца под сиденье каждого из судей.
Результат заседания был таков - молодой человек был признан невиновным, а совершенное им убийство признано самообороной. Отец молодого человека, сдержал свое слово и передал особняк Мари Лаво.
Этот случай, ставший известным в городе, принес Мари Лаво еще большую славу, а ее колдовство было признано всемогущим.
Да, Мари Лаво, знаменитейшая колдунья Вуду из Нового Орлеана, наводящая ужас на недругов, действительно была живой легендой. Одна только угроза ее проклятия заставляла людей становиться покорными и мягкими, как воск и выполнять все ее требования и просьбы. Она с одинаковой легкостью обращалась как с приворотными зельями, так и с проклятиями, была в курсе всех тайн Нового Орлеана и поговаривали, что Мари умела читать мысли.